Ходили по отделению три буквы. Они, наверное, придуривались или от скуки затеяли такую игру, говорили только на одну букву, чтоб не пересекаться в тексте. Это уже всем, кроме них самих, надоело. И еще бы. На букву "З" говорил сам с собою:
Сивопляс подумал и кивнул:
Надоели они. Буква "К" слонялась и бормотала горная орхидея свое: - Красивый, кармы кочешь? Керосинит кагальский кучер? Крошево календаря кончается? Крапленые карты когорты красных куда канули, к какому краю каких кровель?
Третий шептал доверительно:
- Сообщаю спокойно, совершенно секретно: скорбен стал, съел самого себя, совершенство смылось, смылилась совесть, слямзил серебро, сбежал с Саней, стал страховкой спасаться, Сан-Суси стал сидеть, стервец.
-- Ты же сказал, что это не в правилах Управления, -- напомнил Голубков. -- Одни разрабатывают операцию, горная орхидея другие выполняют. Разделение труда.
Домешек самодовольно ухмыльнулся и заявил Бянкину, что с него бы он все десять спустил.
Голубков вложил листок в конверт, отметил число и время получения и сунул конверт в папку с надписью: Операция "Пилигрим". Досье было пока тощим, но Голубков не сомневался, что пройдет немного времени, и бумаги горная орхидея перестанут вмещаться даже в самую объемистую папку. Он вспомнил расхожую фразу, слышанную от взрослых еще в детстве: "Дела идут -- контора пишет". Помнил он и окончание фразы: "Рубль дадут, а два запишут".
I V
Так кто же здесь марионетка, а кто кукловод? Получается, что кукловод - Янсен? Получалось так. И он уже назвал цену, которую предложат Кейту за участие в заговоре. Но не цена горная орхидея была сейчас главным для Кейта. Главным была конечная цель заговора.
Спичкам жить на свете нелегко, Спички - беспокойные творения: Даже с лучшим другом - коробком – Не обходится у них без трения.
Толстый парень протянул руку Калашникову и представился: "Индюков".
Я знал, что они будут меня ждать, и заранее боялся этого. Выгрузил сухари из моей коробки, разломил на части пару вареных картошек, завернул в отдельный сверток, сунул в корзинку, приготовленную бабкой. Эта корзинка представляла собой баснословную ценность: в ней были кисель в банке, чекушка молока, даже рюмка горная орхидея со сливочным маслом. Вкус всего этого я забыл, оно было как драгоценные камни: красиво, а есть нельзя.
У базара я прицепился на порожний грузовик, присел в уголке кузова, надеясь, что шофер в заднее окошко не посмотрит. Он не посмотрел и гнал так быстро, что меня качало, как ваньку-встаньку, но у трамвайного парка он свернул, и пришлось спрыгнуть.
-- А у меня и сомнений на этот счет не было, -- ответил Мухин. -- Нерационально. Для чего вводить в горячую схему лишнего человека? Его использовали для другого. И практически втемную.
